вторник, 25 мая 2010
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
(публикую по совету):
...Жила-была на свете девочка по имени Красная Банданка. Собственно, это было даже не имя, а прозвище - настоящего имени девочки не знал никто, помимо ее родной матушки да бабули, о которой сказ пойдет дальше.
Итак, девочка жила-была с матерью в маленьком одноэтажном коттедже на опушке леса. Одной стороной домик выходил на местный деревенский клуб, другой - на курящиеся вдалеке трубы стекольного завода, в коем заслуженные мастера выдували причудливые вазы и стеклянные башмачки модницам всего Королевства. Те модницы, что попроще сословием вынуждены были обходится башмачками стеклянными - они подешевле хрустальных, да и достать их проще...
...Итак, в один прекрасный день, хотя прекрасным назвать его можно было условно - на западе темнели тучи да временами отчетливо погромыхивало, - вздумалось матушке Банданки проведать свою престарелую маму, живущую по советам местных лекарей на противоположном краю леса - там и местность поздоровее, болот меньше да комары не так гудят, да и вечерами тише - молодежь местная с песне-плясками не шляется.
Однако же как на беду закончились в доме мыльные корни, а с неумытыми волосами мама девочки, в прошлом известная на полкоролевства модница и вертихвостка, идти никак не могла. Вот и кличет она дочурку: - Банданушка, душа моя, сходи-ка ты к своей старенькой бабуле, снеси ей пирожков с грибами, только сама тех пирожков не ешь - маленькая ты еще.
Фыркнула Банданка тихонечко - сама то она тех грибов давно уж как распробовала, - поправила свою ярко-красную банданку с черепочками, брякнула цепями металлическими, что вокруг стана тонкого зацеплены были, проверила браслеты с шипами да перстенечки с сердцами горящими да прочими оскаленными мордами - взяла корзинку, отсалютовала матушке от виска на прощание, да и тронулась в путь.
...А путь тот лежал не мимо леса, как матушка, спохватившись, в письмеце с юркой птичкой-СМСкой вослед наказала, а прямиком через чащу, так как не была бы Банданушка наша самой боевитой девицей на все окрестные поселенья, коли б каких-то сосен испугалась.
Итак, идет девочка, песенки напевает под мотив дивный - гремит у ней на поясе коробочка волшебная музыкальная, знакомым троллем подаренная. Музыка из той коробочки звучит странная - все барабаны гремят гулко, лютни заморские бренчат тяжело, непривычно, да голос барда некоего текст выводит низко, хрипло, с прирычанием. Идет Банданочка, глаза прикрывши, головой кивает в такт, на стане ее цепочки звенят музыкально, на деревьях птички поют, в небесах солнышко греет.
Как вдруг слышится ей за ближним кустом звук странный - словно бы кашлянул кто-то тяжело, хрипло, а может и взлаял.
Остановилась девочка, замерла, рычажок невидимый на коробочке музыкальной нажала - притихла коробочка. Стоит девочка, слушает настороженно - а в лесу тишина. Даже птички притихли, испуганные.
Долго ли, коротко ли так простояла - только идти дальше собралась, как вдруг выступил ей навстречу из тех кустов Волк-оборотень, Ликаном в здешних краях звавшийся. Росту Волк богатырского, пасть у него страшная, зубами скалится, клочьями пену роняет, глазищи горят как угли, на руках-лапах когти ятаганами загнуты. Заслонил он от девочки дорогу, разошлись клыки сабельные в огромной пасти и молвил Волк нечеловеческим голосом, дохнув на Банданочку духом тяжким, запахом кровушки многих душ загубленных, во глухой части на клочки порванных:
- Здрава будь, Банданушка, куда несет тебя доля нелегкая?
Смерила Банданушка зверя жуткого взором очей смольно-черных, кашлянула слегка, в кулачок, отвела прядь цвета крыла вранова с лика ясного да ответствовала:
- И ты здрав будь, зверь лесной. К бабуле я иду, Марфе Карповне, гостинцев ей к обеду несу - И повела корзинкой, что в руке держала. А бабуля девочкина, надобно сказать, в былые времена первейшей ведьмой по всей округе слыла - всяк к ней с бедой да хворью шел, всякого она исцелить могла, но и недругов со свету сживать была горазда, как старики сказывали, потому и назвала Банданушка имечко бабулино, чтоб чудище лесное отвадить.
- Акхм..хм.. - Кашлянул Ликан хрипло, имя заслышав, вроде бы даже потупился чуток, засмущавшись. Взмахнула лапища жуткая, словно утереть с пасти оскаленной следы деяний кровавых, переступили лапы задние, смяв да изрезав когтями лесной дерн, махнул беспокойно волчий хвост из стороны в сторону. - Что ж ты, Банданушка, дорогой лесною к бабуле-то подалась? - Изрек, наконец, в ответ зверь. - Места тут у нас дикие, нехоженные, так и заблудиться недолго, коли в недобрый час с тропинки сойдешь. Иди-ка вон, той стороной, где березки виднеются - там дорожка пошире, лесок пореже, солнышко греет - там с пути не собьешься. А я тут пригляжу, не крадется ли за тобою вслед тять какой... - И оскалилась в ухмылке жуткой пасть волчья - недоброе задумал Ликан.
Постояла с минутку Банданушка, постучала о землю вогкую, о ковер лесной игольчатый носочком башмачков своих особых, в коих подошва толста была да неровна, голенища до самих до колен зашнурованы да носы изнутри адамантом окованы, хмыкнула про себя и кивнула:
- Дело речешь, зверь дикий, внемлю твоему совету - здрав будь... - Да и пошла тою дорогою, что Ликан указал, по наивной своей детской доверчивости поверив речам зверя лютого - хоть наружность у Банданушки была и сурова, все ж душою наша девица была нежна и чиста, как ручеек горный.
Идет Банданушка, беды не чает, пирожками помахивает, цепями позванивает, волосьями в такт барду заморскому покачивает. А Ликан между тем напрямик через чащу лесную к домику бабули подался - к избушке небольшой да готичной, ведовскими трудами заработанной: оконца у избушки узкие, арчатые, ажурной решеткой забраны, чтобы не совался вор какой, на крыше башенки виднеются, из них дымок черный курчаво вьется, изнутри винтовая лестница с кованными перилами снизу доверху идет, по углам да полочкам всякие медальйоны ведовские, фолианты древние, пузырьки да флаконы громоздятся, а поверх всего на трехногом столике прикорнув на зубастом черепе древний ворон Остап отдыхает - птица вещая, человеческой речи обученная.
Подобрался волк Ликан к домику, огляделся кругом, повел носом чутким, не притаила ли ведьма старая гостям незваным приветов магических, шагнул к крыльцу да тронул кольцо дверное волшебное - отозвалось кольцо звоном низким, тягучим, каркнул внутри хрипло Остап в ответ - да снова затих, досыпая.
Долго ли, коротко ли, отзвучало эхо звонка дверного в недрах домика да послышались шаги шаркающие по ступеням лестницы, и отозвался голос сиплый, с нотами властными: -Иду-иду, принесла же нелегкая... - Дальнейший сказ затерялся за дверью толстой, дубовой. Пересекла Марфа - ведунья широкий холл каменный да отворила дверь рукой старческой, ослабевшей с годами, да все еще крепкой... Отворила - и отшатнулась с тихим оханьем, недруга своего заклятого с давних лет узнав, морду наглую, к порогу старухи ходить зарекшуюся, да отмстить решившую за обиды былые, за девиц юных, из когтей вырванных.
Осклабился зверь лютый в ответ злобно и радостно, шагнул вослед, лапою мощной дверь отбивая, так что грянула створка дубовая о стену, протянул лапу когтистую к горлу старушки немощной - открыла Марфа рот в немом крике, взмахнула инстинктивно рукой в морду зверя - да от страху ли, или от недуга какого, сорвалось заклинанье подзабытое, заместо шара огненного в пасть Ликану лишь несколько искр полетели, вгрызшись в шерсть с трескучим шипением. Махнуло чудище мордой, шагу своего не сбавляя, отворило пасть клыкастую да рванулось вперед, зубья страшные намерясь на плоти хилой сомкнуть. И вмешалась тут судьба марфина, ответом за дела былые добрые - сработал амулет волшебный на запястье старухи, знакомым чародеем во времена давние молодости бурной подаренный ради смеха скорей - хлопнуло тихо, полыхнуло бледным светом и обернулась Марфа птичкою мелкой. Клацнули зубы волчьи вокруг птички, и проглотил он ее целиком, даже перьев цветных не помявши.
Опешил на мгновение волк от такой неожиданности - заместо костей старушечьих сомкнулись челюсти смертоносные сами с собой с звучным лязганьем, лишь комок мелкий пушистый по горлу скользнувший заметить успел. Покрутил мордой, озираясь, почесал когтями-кинжалами за ухом, да и махнул лапой. Заклацали шаги волчьи по плитам каменным - двинулся Ликан в спальню старухи, замыслив каверзу жестокую. По дороге лишь на Остапа взглянул страшно, погрозив лапой когтистой - испугался ворон вещий, все ж и у вещих года отмеряны, встрепенулся, нахохлясь.
...А тем временем Банданушка неспешно к домику бабули окольными путями приближалась, все напевая песенки дуэтом с певцом хриплоголосым, улыбаясь лисичкам-белочкам лесным белозубо, огрызаясь в ответ на сердитых леших. Привела ее дорожка лесная к самому порогу и ткнулась мягко в ступеньку - прибыли, Банданушка.
Откашлялась девочка, охрипнув слегка от напевов басистых, не для девичьих голосков созданных, пригладила юбочку нарочно драную, поправила цепь съехавшую, подтянула банданку и постучала, как давеча Ликан.
Отозвался звонок волшебный в глубинах домика тягучим звоном... Минута прошла, другая - Банданушка проводила взглядом прожужавшего мимя шмеля, почесала задумчиво бровь, переступила с ноги на ногу - и только было протянула руку, ноготками, волшебной краской очерненными, украшенную к кольцу - как прозвучало где-то в домике: - Да, да.. Кто там?
Нахмурилась девочка - голос тот звучал как-то странно, вроде и на бабулин похож, а вроде и нет. Пожевала губами в молчании, пожала плечами, решив, что простыла видать Марфа Карповна на старости лет, да и крикнула в ответ звонко: -Я это, Ба, открывай давай, пока я не вымокла! - И покосилась на сердито громыхающую тучку, наползающую как раз на ясно солнышко.
-Входи-ходи, ясочка. - Медоточиво и хрипло отозвалось из домика. - За колечко дерни, только, дверь и откроется.
Недолго думая, дернула Банданушка за колечко, как велено было, отворила двери и вошла в холл. Покуда стояла, глазами к полумраку привыкая, оглядеться успела, да ничего странного в глаза ей не бросилось - коротка да бескровна была схватка. Лишь Остап, в дальнем конце виднеющийся, притих на своем черепе, повесил клюв длинный, на девочку взглянуть не смея.
-Ну где ж ты там замешкалась, внученька, я уже вся заждалась. - Донеслось до девочки сверху - видать, в спальне была Марфа Карповна, и впрямь простыла, стало быть, посередь дня на перинах нежась.
-Иду..- Буркнула Банданочка неслышно и заспешила вверх по лестнице, не подозревая что это Ликан подлый от смеха давясь в бабушкиной кровати под одеялом схоронился, когти востря.
-Салют, Ба.. - Отворила единым пинком двери в спальню Банданочка, застревая на пороге. - Чегой-то ты среди дня ставни задвинула, али грозы испугалась?
- Грозы, грозы, Банданушка.. - Закивала груда одеял на постели.
-Хм..- Бегло подивилась девочка, никогда прежде за старой ведьмой не замечая нелюбви к стихиям. - Ты простыла что ль, а? - Приближаясь к кровати и помахивая корзинкой, в коей пирожков было чуток меньше, чем матушка отмерила.
-Простыла, голубушка. - Фыркнули одеяла. "И впрямь захворала." - мысленно подытожила девочка, опуская полегчавшую слегка корзинку на прикроватный столик, подивившись мимолетно портрету мужчины статного, черноглазого, с хищным носом, в дедушках отродясь не водившегося.
-Я тебе пирожков принесла, с грибами.. - Хихикнула невесть с чего на этом слове Банданушка. - Ты это, зелья то пьешь?..
-Пью, душенька..- Под одеялами завозилось и краешек одного сполз ниже.
-Ой, Ба, а чего это у тебя с ушами - отит подхватила, что ли? - Удивленно уставилась Банданочка на то, что виднелось ей в тусклом свете дрожащей свечи, зажженной на столике рядом с портретом в ответ на задвинутые ставни.
-Отит, радость моя..-Злорадно дохнуло из-под одеяла.
-Хмм... А с глазами что - коньюктивит простудный? - Заприметив смутно красноту очей Ликановых.
-Ага, его, его..-Плотоядно облизнулась "Марфа".
-Ой-йее, Ба, а с зубами то у тебя чего - ты вообще где такую заразу сыскала? - Всплеснула руками Банданочка.
- Недолго искать, коль сама в лапы прет.. - Шипяще отозвался Ликан, откидывая наконец одеяла и представая перед Банданушкой во всей своей вражеской красе - хвост подвернут, лапы в изножье кровати упираются, на мохнатых ушах Марфин чепчик ночной нацеплен.
- *** - Выдохнула Банданушка, отшатываясь от кровати. Клацнули зубья белые вхолостую - шарахнула Банданушка со всей мочи по пасти зверевой корзинкой с пирожками - хрустнула корзинка, ахнул Ликан, разлетелись пирожки грибным дождиком, зазвенел на каменный пол неизвестный Марфин воздыхатель, осыпаясь кусочками битого стекла волшебного, на каждом из которых частичка облика.
Загремел жуткий ликановый рев по всему дому. Поднялся зверь лютый во весь свой чудовищный рост, задевая макушкой низкую притолоку - никогда Марфа богатырским ростом не славилась - затрепыхал внизу крыльями Остап, закричал хриплым криком.
- Вот и конец твой пришел, девица... - Наступая грозно, вымолвил Ликан, наклоняя главу кудлатую.
- Без боя не сдамся.. - Пообещала Банданушка, смутно осознавая что опосля такого "боя" останутся от нее одни клочки бандановые по всей комнате - и косточки не найдется, матушке горемычной на память.
"Клац" - ответила волчья пасть, приближаясь к девичьему лику, обдавая смрадом лежалых тел, на вострых зубах застрявших. Приоткрылась пасть, жаром пахнув, вывалился из нее язык толстый, нити слюны мутной за собою влача, скользнул в воздухе к лицу девичьему - отшатнулась неловко Банданушка, вновь подвижность обретя в скованных страхом членах, нашарила неверной рукой спинку стула тонконогого, в ногах бабушкиной кровати стоявшего - взмахнула им, в морду звериную целя.
"Хрясь" - вздохнул стул, рассыпаясь - Ликан головою крутнул, ошалело слегка, поморщился, лапою смахнув с пасти приставшие древесные щепы.
- Долю себе тяжкую готовишь, девица. - Усмехнулся кровожадно зверь. - Доселе я тебя просто погубить мыслил - теперь же сперва позабавлюсь... От криков громких девичья плоть мягче делается.. -И обмахнул языком жадную пасть.
Сглотнула тяжко Банданушка, ощущая как в темной и без того комнате темнеет еще пуще, проморгалась. Отступила, лопатками упираясь в стену - мала была марфина спальня.
Волчая пасть нырнула ниже, приближаясь, запыхтел шумно широкий нос, крыльями алчно трепеща, ловя дух испуганный - и тут взмахнула Банданушка кулачком девичьим, мелким да крепким, в нос этот самый метя, саданула по нему, чуткому, перстеньком тяжелым выпуклым, серебром чистым сверху покрытым - ухмыльнулся череп на перстеньке, вгрызаясь в плоть оборотневую, взвыл отчаянно Ликан, от девицы прочь шарахаясь, потрясая башкой кудлатой, затер лапами нос - и пуще прежнего взвыл, растравив рану.
Рухнула Банданушка на пол, отползая от неиствовавшей туши, потянулась отчаянно к дверям - и вскрикнула криком диким, почувствовав как вонзаются в тело нежное когти страшные - склонился над девочкой волк, хрипя от люти страшной, капнула на плечо горячая слюна, зажмурилась Банданушка, кончину свою скорую чуя...
...И тут тренькнуло вдруг что-то звонко, просвистело над головой девочки - и впилась стрела кусачая в плечо дикому зверю. Не заметил сперва Ликан, все ниже к горлу белому склоняясь, - да просвистела вслед первой стреле другая, повыше той в шею вгрызаясь. Заревел тут же монстр, выпрямляясь резко, на неведомую угрозу взор пылающий переводя - да оскалил пасть широкую, заприметив в проеме фигуру невысокую. Вырвался из пасти хрип насмешливый, вперемешку с рычанием, выдернулись когти сильные из ноги девушки - ощерил зверь клыки длинные да шагнул навстречу незадачливому стрелку. Да только прыгнуть хотел, как вошла стрела третья в глазницу звереву с кратким чавканьем - взвыл Ликан воем диким, отшатнувшись и равновесие теряя, взметнулась лапа когтистая к стреле дымящейся, охватила древко короткое, выдернуть пытаясь - да только крепко стрела засела, зазубренным лезвием цепляясь. А фигура в дверях, за метаниями чудища наблюдавшая спокойно, так же размеренно и ловко последнюю стрелу на ложе арбалетное возвела, арбалет к плечу вскинула - и спустила пернатую вестницу прямо в сердце ликаново открывшееся. Охнул коротко лютый зверь, взмахнули в воздухе страшные когти, подкосились лапы и рухнула вся ликанова туша прямиком на пол, едва не задев обессиленную девицу. Оскалилась в последнем рыке клыкастая пасть, плеснула из нее на беленые доски пола кровь вперемешку со слюной, вывалился меж зубов длинный язык, скрежетнули когти по доскам раз, другой - содрогнулся Ликан всем чудовищным телом и обмяк, вытянувшись.
А перед мутнеющим девичьим взором замаячила фигура темная, на колени вставшая, и донесся голос чей-то словно через туман: - Вот и пригодился марфин подарок, права была, карга старая... - И смешок тихий, задумчивый - взаправду, а может показалось.
Провалилась Банданушка в забытье тяжкое, страхом и болью вызванное. А спаситель неведомый, местным дровосеком оказавшийся, первым делом с колен поднялся да к туше волчьей приблизился. Оглядели глаза светлые, голубые, пронзительные зверя, нахмурился дровосек - вынул из-за пояса меч короткий обоюдоострый, да недолго думая вонзил его в брюхо ликаново, от грудины до паха разрезая. Вывалились на доски гладкие потроха волчьи аки змеи лесные переплетенные, потянуло от них паром удушливым - и выпорхнула на свет божий пичужка мелкая, об пол ударяясь и Марфой Карповной становясь.
Охнула старуха, ликом бледнея, на грудь спасителю своему бросаясь, слезами радости ее оросив, а после на пол близ внучки своей опустилась, хлопоча. Поднял добрый молодец девицу на руки, приоткрыла один глаз девица, смутно лик маячущий углядев, улыбнулась дрожащими губами - да и обмякла на руках крепких поизящнее...
Тут и сказке конец: повадилась с тех пор Банданка, едва окрепнув, с добрым молодцем по окрестным лесам грибы-ягоды собирать, а там и до свадьбы рукою подать. Зажили раны Банданушки быстро, аж диву давалась, да только арбалет добрый молодец из виду не выпустил, так при себе и сберег - про всякий случай...
...Жила-была на свете девочка по имени Красная Банданка. Собственно, это было даже не имя, а прозвище - настоящего имени девочки не знал никто, помимо ее родной матушки да бабули, о которой сказ пойдет дальше.
Итак, девочка жила-была с матерью в маленьком одноэтажном коттедже на опушке леса. Одной стороной домик выходил на местный деревенский клуб, другой - на курящиеся вдалеке трубы стекольного завода, в коем заслуженные мастера выдували причудливые вазы и стеклянные башмачки модницам всего Королевства. Те модницы, что попроще сословием вынуждены были обходится башмачками стеклянными - они подешевле хрустальных, да и достать их проще...
...Итак, в один прекрасный день, хотя прекрасным назвать его можно было условно - на западе темнели тучи да временами отчетливо погромыхивало, - вздумалось матушке Банданки проведать свою престарелую маму, живущую по советам местных лекарей на противоположном краю леса - там и местность поздоровее, болот меньше да комары не так гудят, да и вечерами тише - молодежь местная с песне-плясками не шляется.
Однако же как на беду закончились в доме мыльные корни, а с неумытыми волосами мама девочки, в прошлом известная на полкоролевства модница и вертихвостка, идти никак не могла. Вот и кличет она дочурку: - Банданушка, душа моя, сходи-ка ты к своей старенькой бабуле, снеси ей пирожков с грибами, только сама тех пирожков не ешь - маленькая ты еще.
Фыркнула Банданка тихонечко - сама то она тех грибов давно уж как распробовала, - поправила свою ярко-красную банданку с черепочками, брякнула цепями металлическими, что вокруг стана тонкого зацеплены были, проверила браслеты с шипами да перстенечки с сердцами горящими да прочими оскаленными мордами - взяла корзинку, отсалютовала матушке от виска на прощание, да и тронулась в путь.
...А путь тот лежал не мимо леса, как матушка, спохватившись, в письмеце с юркой птичкой-СМСкой вослед наказала, а прямиком через чащу, так как не была бы Банданушка наша самой боевитой девицей на все окрестные поселенья, коли б каких-то сосен испугалась.
Итак, идет девочка, песенки напевает под мотив дивный - гремит у ней на поясе коробочка волшебная музыкальная, знакомым троллем подаренная. Музыка из той коробочки звучит странная - все барабаны гремят гулко, лютни заморские бренчат тяжело, непривычно, да голос барда некоего текст выводит низко, хрипло, с прирычанием. Идет Банданочка, глаза прикрывши, головой кивает в такт, на стане ее цепочки звенят музыкально, на деревьях птички поют, в небесах солнышко греет.
Как вдруг слышится ей за ближним кустом звук странный - словно бы кашлянул кто-то тяжело, хрипло, а может и взлаял.
Остановилась девочка, замерла, рычажок невидимый на коробочке музыкальной нажала - притихла коробочка. Стоит девочка, слушает настороженно - а в лесу тишина. Даже птички притихли, испуганные.
Долго ли, коротко ли так простояла - только идти дальше собралась, как вдруг выступил ей навстречу из тех кустов Волк-оборотень, Ликаном в здешних краях звавшийся. Росту Волк богатырского, пасть у него страшная, зубами скалится, клочьями пену роняет, глазищи горят как угли, на руках-лапах когти ятаганами загнуты. Заслонил он от девочки дорогу, разошлись клыки сабельные в огромной пасти и молвил Волк нечеловеческим голосом, дохнув на Банданочку духом тяжким, запахом кровушки многих душ загубленных, во глухой части на клочки порванных:
- Здрава будь, Банданушка, куда несет тебя доля нелегкая?
Смерила Банданушка зверя жуткого взором очей смольно-черных, кашлянула слегка, в кулачок, отвела прядь цвета крыла вранова с лика ясного да ответствовала:
- И ты здрав будь, зверь лесной. К бабуле я иду, Марфе Карповне, гостинцев ей к обеду несу - И повела корзинкой, что в руке держала. А бабуля девочкина, надобно сказать, в былые времена первейшей ведьмой по всей округе слыла - всяк к ней с бедой да хворью шел, всякого она исцелить могла, но и недругов со свету сживать была горазда, как старики сказывали, потому и назвала Банданушка имечко бабулино, чтоб чудище лесное отвадить.
- Акхм..хм.. - Кашлянул Ликан хрипло, имя заслышав, вроде бы даже потупился чуток, засмущавшись. Взмахнула лапища жуткая, словно утереть с пасти оскаленной следы деяний кровавых, переступили лапы задние, смяв да изрезав когтями лесной дерн, махнул беспокойно волчий хвост из стороны в сторону. - Что ж ты, Банданушка, дорогой лесною к бабуле-то подалась? - Изрек, наконец, в ответ зверь. - Места тут у нас дикие, нехоженные, так и заблудиться недолго, коли в недобрый час с тропинки сойдешь. Иди-ка вон, той стороной, где березки виднеются - там дорожка пошире, лесок пореже, солнышко греет - там с пути не собьешься. А я тут пригляжу, не крадется ли за тобою вслед тять какой... - И оскалилась в ухмылке жуткой пасть волчья - недоброе задумал Ликан.
Постояла с минутку Банданушка, постучала о землю вогкую, о ковер лесной игольчатый носочком башмачков своих особых, в коих подошва толста была да неровна, голенища до самих до колен зашнурованы да носы изнутри адамантом окованы, хмыкнула про себя и кивнула:
- Дело речешь, зверь дикий, внемлю твоему совету - здрав будь... - Да и пошла тою дорогою, что Ликан указал, по наивной своей детской доверчивости поверив речам зверя лютого - хоть наружность у Банданушки была и сурова, все ж душою наша девица была нежна и чиста, как ручеек горный.
Идет Банданушка, беды не чает, пирожками помахивает, цепями позванивает, волосьями в такт барду заморскому покачивает. А Ликан между тем напрямик через чащу лесную к домику бабули подался - к избушке небольшой да готичной, ведовскими трудами заработанной: оконца у избушки узкие, арчатые, ажурной решеткой забраны, чтобы не совался вор какой, на крыше башенки виднеются, из них дымок черный курчаво вьется, изнутри винтовая лестница с кованными перилами снизу доверху идет, по углам да полочкам всякие медальйоны ведовские, фолианты древние, пузырьки да флаконы громоздятся, а поверх всего на трехногом столике прикорнув на зубастом черепе древний ворон Остап отдыхает - птица вещая, человеческой речи обученная.
Подобрался волк Ликан к домику, огляделся кругом, повел носом чутким, не притаила ли ведьма старая гостям незваным приветов магических, шагнул к крыльцу да тронул кольцо дверное волшебное - отозвалось кольцо звоном низким, тягучим, каркнул внутри хрипло Остап в ответ - да снова затих, досыпая.
Долго ли, коротко ли, отзвучало эхо звонка дверного в недрах домика да послышались шаги шаркающие по ступеням лестницы, и отозвался голос сиплый, с нотами властными: -Иду-иду, принесла же нелегкая... - Дальнейший сказ затерялся за дверью толстой, дубовой. Пересекла Марфа - ведунья широкий холл каменный да отворила дверь рукой старческой, ослабевшей с годами, да все еще крепкой... Отворила - и отшатнулась с тихим оханьем, недруга своего заклятого с давних лет узнав, морду наглую, к порогу старухи ходить зарекшуюся, да отмстить решившую за обиды былые, за девиц юных, из когтей вырванных.
Осклабился зверь лютый в ответ злобно и радостно, шагнул вослед, лапою мощной дверь отбивая, так что грянула створка дубовая о стену, протянул лапу когтистую к горлу старушки немощной - открыла Марфа рот в немом крике, взмахнула инстинктивно рукой в морду зверя - да от страху ли, или от недуга какого, сорвалось заклинанье подзабытое, заместо шара огненного в пасть Ликану лишь несколько искр полетели, вгрызшись в шерсть с трескучим шипением. Махнуло чудище мордой, шагу своего не сбавляя, отворило пасть клыкастую да рванулось вперед, зубья страшные намерясь на плоти хилой сомкнуть. И вмешалась тут судьба марфина, ответом за дела былые добрые - сработал амулет волшебный на запястье старухи, знакомым чародеем во времена давние молодости бурной подаренный ради смеха скорей - хлопнуло тихо, полыхнуло бледным светом и обернулась Марфа птичкою мелкой. Клацнули зубы волчьи вокруг птички, и проглотил он ее целиком, даже перьев цветных не помявши.
Опешил на мгновение волк от такой неожиданности - заместо костей старушечьих сомкнулись челюсти смертоносные сами с собой с звучным лязганьем, лишь комок мелкий пушистый по горлу скользнувший заметить успел. Покрутил мордой, озираясь, почесал когтями-кинжалами за ухом, да и махнул лапой. Заклацали шаги волчьи по плитам каменным - двинулся Ликан в спальню старухи, замыслив каверзу жестокую. По дороге лишь на Остапа взглянул страшно, погрозив лапой когтистой - испугался ворон вещий, все ж и у вещих года отмеряны, встрепенулся, нахохлясь.
...А тем временем Банданушка неспешно к домику бабули окольными путями приближалась, все напевая песенки дуэтом с певцом хриплоголосым, улыбаясь лисичкам-белочкам лесным белозубо, огрызаясь в ответ на сердитых леших. Привела ее дорожка лесная к самому порогу и ткнулась мягко в ступеньку - прибыли, Банданушка.
Откашлялась девочка, охрипнув слегка от напевов басистых, не для девичьих голосков созданных, пригладила юбочку нарочно драную, поправила цепь съехавшую, подтянула банданку и постучала, как давеча Ликан.
Отозвался звонок волшебный в глубинах домика тягучим звоном... Минута прошла, другая - Банданушка проводила взглядом прожужавшего мимя шмеля, почесала задумчиво бровь, переступила с ноги на ногу - и только было протянула руку, ноготками, волшебной краской очерненными, украшенную к кольцу - как прозвучало где-то в домике: - Да, да.. Кто там?
Нахмурилась девочка - голос тот звучал как-то странно, вроде и на бабулин похож, а вроде и нет. Пожевала губами в молчании, пожала плечами, решив, что простыла видать Марфа Карповна на старости лет, да и крикнула в ответ звонко: -Я это, Ба, открывай давай, пока я не вымокла! - И покосилась на сердито громыхающую тучку, наползающую как раз на ясно солнышко.
-Входи-ходи, ясочка. - Медоточиво и хрипло отозвалось из домика. - За колечко дерни, только, дверь и откроется.
Недолго думая, дернула Банданушка за колечко, как велено было, отворила двери и вошла в холл. Покуда стояла, глазами к полумраку привыкая, оглядеться успела, да ничего странного в глаза ей не бросилось - коротка да бескровна была схватка. Лишь Остап, в дальнем конце виднеющийся, притих на своем черепе, повесил клюв длинный, на девочку взглянуть не смея.
-Ну где ж ты там замешкалась, внученька, я уже вся заждалась. - Донеслось до девочки сверху - видать, в спальне была Марфа Карповна, и впрямь простыла, стало быть, посередь дня на перинах нежась.
-Иду..- Буркнула Банданочка неслышно и заспешила вверх по лестнице, не подозревая что это Ликан подлый от смеха давясь в бабушкиной кровати под одеялом схоронился, когти востря.
-Салют, Ба.. - Отворила единым пинком двери в спальню Банданочка, застревая на пороге. - Чегой-то ты среди дня ставни задвинула, али грозы испугалась?
- Грозы, грозы, Банданушка.. - Закивала груда одеял на постели.
-Хм..- Бегло подивилась девочка, никогда прежде за старой ведьмой не замечая нелюбви к стихиям. - Ты простыла что ль, а? - Приближаясь к кровати и помахивая корзинкой, в коей пирожков было чуток меньше, чем матушка отмерила.
-Простыла, голубушка. - Фыркнули одеяла. "И впрямь захворала." - мысленно подытожила девочка, опуская полегчавшую слегка корзинку на прикроватный столик, подивившись мимолетно портрету мужчины статного, черноглазого, с хищным носом, в дедушках отродясь не водившегося.
-Я тебе пирожков принесла, с грибами.. - Хихикнула невесть с чего на этом слове Банданушка. - Ты это, зелья то пьешь?..
-Пью, душенька..- Под одеялами завозилось и краешек одного сполз ниже.
-Ой, Ба, а чего это у тебя с ушами - отит подхватила, что ли? - Удивленно уставилась Банданочка на то, что виднелось ей в тусклом свете дрожащей свечи, зажженной на столике рядом с портретом в ответ на задвинутые ставни.
-Отит, радость моя..-Злорадно дохнуло из-под одеяла.
-Хмм... А с глазами что - коньюктивит простудный? - Заприметив смутно красноту очей Ликановых.
-Ага, его, его..-Плотоядно облизнулась "Марфа".
-Ой-йее, Ба, а с зубами то у тебя чего - ты вообще где такую заразу сыскала? - Всплеснула руками Банданочка.
- Недолго искать, коль сама в лапы прет.. - Шипяще отозвался Ликан, откидывая наконец одеяла и представая перед Банданушкой во всей своей вражеской красе - хвост подвернут, лапы в изножье кровати упираются, на мохнатых ушах Марфин чепчик ночной нацеплен.
- *** - Выдохнула Банданушка, отшатываясь от кровати. Клацнули зубья белые вхолостую - шарахнула Банданушка со всей мочи по пасти зверевой корзинкой с пирожками - хрустнула корзинка, ахнул Ликан, разлетелись пирожки грибным дождиком, зазвенел на каменный пол неизвестный Марфин воздыхатель, осыпаясь кусочками битого стекла волшебного, на каждом из которых частичка облика.
Загремел жуткий ликановый рев по всему дому. Поднялся зверь лютый во весь свой чудовищный рост, задевая макушкой низкую притолоку - никогда Марфа богатырским ростом не славилась - затрепыхал внизу крыльями Остап, закричал хриплым криком.
- Вот и конец твой пришел, девица... - Наступая грозно, вымолвил Ликан, наклоняя главу кудлатую.
- Без боя не сдамся.. - Пообещала Банданушка, смутно осознавая что опосля такого "боя" останутся от нее одни клочки бандановые по всей комнате - и косточки не найдется, матушке горемычной на память.
"Клац" - ответила волчья пасть, приближаясь к девичьему лику, обдавая смрадом лежалых тел, на вострых зубах застрявших. Приоткрылась пасть, жаром пахнув, вывалился из нее язык толстый, нити слюны мутной за собою влача, скользнул в воздухе к лицу девичьему - отшатнулась неловко Банданушка, вновь подвижность обретя в скованных страхом членах, нашарила неверной рукой спинку стула тонконогого, в ногах бабушкиной кровати стоявшего - взмахнула им, в морду звериную целя.
"Хрясь" - вздохнул стул, рассыпаясь - Ликан головою крутнул, ошалело слегка, поморщился, лапою смахнув с пасти приставшие древесные щепы.
- Долю себе тяжкую готовишь, девица. - Усмехнулся кровожадно зверь. - Доселе я тебя просто погубить мыслил - теперь же сперва позабавлюсь... От криков громких девичья плоть мягче делается.. -И обмахнул языком жадную пасть.
Сглотнула тяжко Банданушка, ощущая как в темной и без того комнате темнеет еще пуще, проморгалась. Отступила, лопатками упираясь в стену - мала была марфина спальня.
Волчая пасть нырнула ниже, приближаясь, запыхтел шумно широкий нос, крыльями алчно трепеща, ловя дух испуганный - и тут взмахнула Банданушка кулачком девичьим, мелким да крепким, в нос этот самый метя, саданула по нему, чуткому, перстеньком тяжелым выпуклым, серебром чистым сверху покрытым - ухмыльнулся череп на перстеньке, вгрызаясь в плоть оборотневую, взвыл отчаянно Ликан, от девицы прочь шарахаясь, потрясая башкой кудлатой, затер лапами нос - и пуще прежнего взвыл, растравив рану.
Рухнула Банданушка на пол, отползая от неиствовавшей туши, потянулась отчаянно к дверям - и вскрикнула криком диким, почувствовав как вонзаются в тело нежное когти страшные - склонился над девочкой волк, хрипя от люти страшной, капнула на плечо горячая слюна, зажмурилась Банданушка, кончину свою скорую чуя...
...И тут тренькнуло вдруг что-то звонко, просвистело над головой девочки - и впилась стрела кусачая в плечо дикому зверю. Не заметил сперва Ликан, все ниже к горлу белому склоняясь, - да просвистела вслед первой стреле другая, повыше той в шею вгрызаясь. Заревел тут же монстр, выпрямляясь резко, на неведомую угрозу взор пылающий переводя - да оскалил пасть широкую, заприметив в проеме фигуру невысокую. Вырвался из пасти хрип насмешливый, вперемешку с рычанием, выдернулись когти сильные из ноги девушки - ощерил зверь клыки длинные да шагнул навстречу незадачливому стрелку. Да только прыгнуть хотел, как вошла стрела третья в глазницу звереву с кратким чавканьем - взвыл Ликан воем диким, отшатнувшись и равновесие теряя, взметнулась лапа когтистая к стреле дымящейся, охватила древко короткое, выдернуть пытаясь - да только крепко стрела засела, зазубренным лезвием цепляясь. А фигура в дверях, за метаниями чудища наблюдавшая спокойно, так же размеренно и ловко последнюю стрелу на ложе арбалетное возвела, арбалет к плечу вскинула - и спустила пернатую вестницу прямо в сердце ликаново открывшееся. Охнул коротко лютый зверь, взмахнули в воздухе страшные когти, подкосились лапы и рухнула вся ликанова туша прямиком на пол, едва не задев обессиленную девицу. Оскалилась в последнем рыке клыкастая пасть, плеснула из нее на беленые доски пола кровь вперемешку со слюной, вывалился меж зубов длинный язык, скрежетнули когти по доскам раз, другой - содрогнулся Ликан всем чудовищным телом и обмяк, вытянувшись.
А перед мутнеющим девичьим взором замаячила фигура темная, на колени вставшая, и донесся голос чей-то словно через туман: - Вот и пригодился марфин подарок, права была, карга старая... - И смешок тихий, задумчивый - взаправду, а может показалось.
Провалилась Банданушка в забытье тяжкое, страхом и болью вызванное. А спаситель неведомый, местным дровосеком оказавшийся, первым делом с колен поднялся да к туше волчьей приблизился. Оглядели глаза светлые, голубые, пронзительные зверя, нахмурился дровосек - вынул из-за пояса меч короткий обоюдоострый, да недолго думая вонзил его в брюхо ликаново, от грудины до паха разрезая. Вывалились на доски гладкие потроха волчьи аки змеи лесные переплетенные, потянуло от них паром удушливым - и выпорхнула на свет божий пичужка мелкая, об пол ударяясь и Марфой Карповной становясь.
Охнула старуха, ликом бледнея, на грудь спасителю своему бросаясь, слезами радости ее оросив, а после на пол близ внучки своей опустилась, хлопоча. Поднял добрый молодец девицу на руки, приоткрыла один глаз девица, смутно лик маячущий углядев, улыбнулась дрожащими губами - да и обмякла на руках крепких поизящнее...
Тут и сказке конец: повадилась с тех пор Банданка, едва окрепнув, с добрым молодцем по окрестным лесам грибы-ягоды собирать, а там и до свадьбы рукою подать. Зажили раны Банданушки быстро, аж диву давалась, да только арбалет добрый молодец из виду не выпустил, так при себе и сберег - про всякий случай...
воскресенье, 20 декабря 2009
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
У нас наконец выпал снег. Толстым ковром прикрыл тоскливо-унылую голую серость. Идешь по дорожке и как зачарованная наблюдаешь мирриадную россыпь мерцающих искр. Хочется только одного - чтобы эта дорожка не кончалась.
Вот и мороз пригодился, а иначе было совсем грустно - то мороз без снега, то воглое тепло без зимы.
Долежал бы до Нового года...
Вот и мороз пригодился, а иначе было совсем грустно - то мороз без снега, то воглое тепло без зимы.
Долежал бы до Нового года...
четверг, 17 декабря 2009
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
В мире, где сочетать несочетаемое - модно, а индивидуальность стала достоянием общественности быть "как все" - оригинальное стремление.
понедельник, 26 октября 2009
05:23
Доступ к записи ограничен
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 09 сентября 2009
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
Будь собой и говори что думаешь, и плевать на тех, кого это отпугнет, важны те, кто останутся.
четверг, 09 июля 2009
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
Не задавай вопросов, если хочешь услышать правдивые ответы.
Честнее всего обычно то, что произносится спонтанно..
Честнее всего обычно то, что произносится спонтанно..
воскресенье, 24 мая 2009
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
воскресенье, 17 мая 2009
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
Я не играю уже много, много месяцев. В один момент как-то кончилось терпение изводить собственные нервы на околоигровые отношения (некоторые из них) и слегка опостылела устойчиво формирующаяся зависимость - и я решила: хватит. Пора временно отдохнуть.
Отвыкание, как всегда в подобных случаях, проходило не слишком приятно - зато достаточно быстро. Главное протерпеть несколько дней, заставляя себя не открывать вкладочку "Чаты" и не поглядывать на нее совсем - и вот вам пожалуйста, тяга постепенно отдаляется и затухает.
С тех пор желание заглянуть хоть одним глазком, забежать на минуточку-часочек нет-нет, да и появляется - но я мужественно в себе его борю. Ибо вместо сладчайшего чувства насыщения, чаще всего получаешь неясно ноющее ощущение неудовлетворенности, неполучения чего-то значимого, чему должно было быть, за чем и приходила. Плюс, всякий раз тревожно замирало сердце, при воспоминаниях о долгих утомительных часах ожидания, малоприятных разговорах на грани нервного срыва, томительном выглядывании в числе ников одного, желанного, истериках, стервозничании и т.д.... Слишком мало времени прошло, видимо, с тех пор - и еще не улеглись давние страсти, не утихли переживаемые когда-то волнения. Значит, еще рано.
Но чем дальше, тем сильнее зреет внутри неодолимая тяга к творческому излиянию. К выплескиванию на страницы монитора наиболее бурных и кипящих вод того мира, который буйным цветом живет в голове.
Моя работа по специфике своей оставляет мне много свободного времени на просиживание наедине со своими мыслями или делами - иногда это чтение книги, иногда размышление о насущных вещах - но чаще всего воображение снова уносит меня вдаль по просторам вымышленной земли. Под шумящие своды извечных лесов, на обрывы и уступы горных кряжей, к пенным волнам морских прибоев или бескрайним полям при полной луне. Туда, где взбивают пыль сильные лапы обаятельного белого волка, где бродит бесшумно тайными тропами желтоглазая рыжая кошка, где ступает, надменно прищурив глаза, черноволосая дочь некроманта и эльфы, где взмывают в небеса говорливые драконы, бьют крылом летучие кони, появляются и исчезают на десятках безымянных лесных полянок, под сводами шумных таверн, в сплетениях узких тропинок вереницы случайных и не очень персонажей...
Этот мир живет, меняется и пестрит красками перед глазами - но вот что странно: стоит мне только "взять в руки перо" (то есть, образно говоря, придвинуть клавиатуру и открыть файл "Блокнот") - как этот мир испуганно притаивается и затихает, будто в страхе, что я выдам какие-то его секреты. Я не могу понять что это - косноязычие, кризис или просто мир этот еще недостаточно созрел в моей голове, дабы снова быть выплеснутым наружу? Может и вправду стоит какое-то время еще подождать, пока тяга к выражению его, будь то в публичном виде игры, или укромном виде "бумагомарательства" не станет совсем невыносимой - и лишь тогда осмелиться вновь подступить к этим таинственным вратам, разделяющим наш и вымышленный миры? Чтобы не повредить, нечаянно, то, что еще не совсем созрело - будь то сюжет или собственные нервы. Потому что, в любом случае, воображение и способы его выражения не должны причинять неприятные ощущения - но дарить только удовлетворение и радость.
И я терплю. Жду этого неведомого часа, наблюдая у себя в голове скрытые пока что перипетии судеб множества вымышленных мною же персонажей, живя их жизнями в свободные минуты, с радостью примеряя их шкуры, дабы подогнать по размеру пока еще не наступил момент выхода в свет.
Отвыкание, как всегда в подобных случаях, проходило не слишком приятно - зато достаточно быстро. Главное протерпеть несколько дней, заставляя себя не открывать вкладочку "Чаты" и не поглядывать на нее совсем - и вот вам пожалуйста, тяга постепенно отдаляется и затухает.
С тех пор желание заглянуть хоть одним глазком, забежать на минуточку-часочек нет-нет, да и появляется - но я мужественно в себе его борю. Ибо вместо сладчайшего чувства насыщения, чаще всего получаешь неясно ноющее ощущение неудовлетворенности, неполучения чего-то значимого, чему должно было быть, за чем и приходила. Плюс, всякий раз тревожно замирало сердце, при воспоминаниях о долгих утомительных часах ожидания, малоприятных разговорах на грани нервного срыва, томительном выглядывании в числе ников одного, желанного, истериках, стервозничании и т.д.... Слишком мало времени прошло, видимо, с тех пор - и еще не улеглись давние страсти, не утихли переживаемые когда-то волнения. Значит, еще рано.
Но чем дальше, тем сильнее зреет внутри неодолимая тяга к творческому излиянию. К выплескиванию на страницы монитора наиболее бурных и кипящих вод того мира, который буйным цветом живет в голове.
Моя работа по специфике своей оставляет мне много свободного времени на просиживание наедине со своими мыслями или делами - иногда это чтение книги, иногда размышление о насущных вещах - но чаще всего воображение снова уносит меня вдаль по просторам вымышленной земли. Под шумящие своды извечных лесов, на обрывы и уступы горных кряжей, к пенным волнам морских прибоев или бескрайним полям при полной луне. Туда, где взбивают пыль сильные лапы обаятельного белого волка, где бродит бесшумно тайными тропами желтоглазая рыжая кошка, где ступает, надменно прищурив глаза, черноволосая дочь некроманта и эльфы, где взмывают в небеса говорливые драконы, бьют крылом летучие кони, появляются и исчезают на десятках безымянных лесных полянок, под сводами шумных таверн, в сплетениях узких тропинок вереницы случайных и не очень персонажей...
Этот мир живет, меняется и пестрит красками перед глазами - но вот что странно: стоит мне только "взять в руки перо" (то есть, образно говоря, придвинуть клавиатуру и открыть файл "Блокнот") - как этот мир испуганно притаивается и затихает, будто в страхе, что я выдам какие-то его секреты. Я не могу понять что это - косноязычие, кризис или просто мир этот еще недостаточно созрел в моей голове, дабы снова быть выплеснутым наружу? Может и вправду стоит какое-то время еще подождать, пока тяга к выражению его, будь то в публичном виде игры, или укромном виде "бумагомарательства" не станет совсем невыносимой - и лишь тогда осмелиться вновь подступить к этим таинственным вратам, разделяющим наш и вымышленный миры? Чтобы не повредить, нечаянно, то, что еще не совсем созрело - будь то сюжет или собственные нервы. Потому что, в любом случае, воображение и способы его выражения не должны причинять неприятные ощущения - но дарить только удовлетворение и радость.
И я терплю. Жду этого неведомого часа, наблюдая у себя в голове скрытые пока что перипетии судеб множества вымышленных мною же персонажей, живя их жизнями в свободные минуты, с радостью примеряя их шкуры, дабы подогнать по размеру пока еще не наступил момент выхода в свет.
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
Идеальный образ жизни для меня - это орлиный полет. Бесшумное скольжение величественной птицы с широкими крыльями над бесконечной панорамой земли, проносящейся внизу под ее острым внимательным взглядом. Где-то там высоко над головой раскинулось ее небо - вневременная обитель тишины и покоя, куда время от времени она может подниматься, устав от сменяющих одна другую картин земной жизни. И в то же время она здесь, рядом с этой землей, не привязанная к ее суетным страстям и постылым бытовым проблемам, подхваченная верными потоками, безостановочно несущими ее дальше и дальше. Она наблюдает за этой землей с высоты своего полета, до нее доносятся ее запахи, ее звуки, ее овевает тепло нагретой солнцем поверхности твердого мира - и в то же время вокруг нее царит наполненная светом, звонкая свежесть воздушных просторов.
Она летит вперед и вперед, краем глаза замечая свою тень, скользящую по земле рядом с нею. Ее спину согревают солнечные лучи, перья, играючи, перебирает ветер. Ее слух ловит шорохи и смех, плеск воды и треск веток, звон колокольчиков и крики детей, звуки музыки и песен - а где-то вверху мерно дышит Вечность, раскинувшаяся от края до края небес кучерявыми спинами облачных барашков. И место этой птицы здесь - на границе обоих миров, ни в одном из которых она не является хозяйкой, но в которых раз за разом может расчитывать на гостеприимный прием благодарного гостя. И в этом неторопливом, безостановочном скольжении и заключается ее жизнь и ее свобода.
Она летит вперед и вперед, краем глаза замечая свою тень, скользящую по земле рядом с нею. Ее спину согревают солнечные лучи, перья, играючи, перебирает ветер. Ее слух ловит шорохи и смех, плеск воды и треск веток, звон колокольчиков и крики детей, звуки музыки и песен - а где-то вверху мерно дышит Вечность, раскинувшаяся от края до края небес кучерявыми спинами облачных барашков. И место этой птицы здесь - на границе обоих миров, ни в одном из которых она не является хозяйкой, но в которых раз за разом может расчитывать на гостеприимный прием благодарного гостя. И в этом неторопливом, безостановочном скольжении и заключается ее жизнь и ее свобода.
среда, 22 апреля 2009
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
Десятками пролистаных страниц я загнала под череп головную боль. А пестрящий хоровод чужих жизней, личностей и мыслей так и не отозвался дрожанием знакомой струны. Не пустота - чужеродный хаос. Из которого уже тщишься выудить хоть что-то близкое, хоть слабый проблеск. За говорящими именами - тоскливые провалы чужих будней. И единственное, о чем остается не думать - это то, что твой колодец для кого-то такой же безликий провал.
понедельник, 20 апреля 2009
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
Карса (carsa) - крупный хищник семейства кошачьих, называемый также часто "степным львом". Обитает в равнинных и лесных районах умеренных широт. Вопреки названию, карс часто замечали в горах, куда они забредают в поисках добычи, а иногда и в поисках надежных тайных убежищ. Карсам одинаково по душе глубокий снег и сухой солнечный климат южных степей, с их скудной растительностью и твердым каменистым грунтом. Карсы хорошо переносят сухую жару и морозы, однако повышенная влажность в сочетании с высокими температурами тропических лесов для них непригодны.
У карс довольно крупное гибкое тело, покрытое золотисто-рыжей или желтоватой шерстью, переходящей в более светлую на нижней части туловища, длинный тяжелый хвост, округлые уши на относительно небольшой изящной голове, и глаза с радужной оболочкой желтого, янтарного, золотого или карего цветов. Зрачки у карс могут сужаться до характерной для кошачьих узкой вертикальной полоски, на свету становясь почти круглыми. Размеры карс достигают 150 - 190 см в длину, без учета хвоста, высота в холке 70-100 см., вес 110-175 кг. Самки обычно меньше, легче и изящнее самцов. Голос карсы - это пронзительный гневный крик, сердитое шипение, низкое мурлыканье и редкий раскатистый рык.
Карса ведет в основном ночной образ жизни, предпочитая проводить дни в логове, и выходя на охоту с наступлением сумерек. Охотится на среднюю и крупную дичь - оленей, кабанов, зайцев, крупную птицу. Благодаря необычайной ловкости, карсы способны взбираться на деревья и горные склоны, а будто стальные мышцы дают им возможность совершать стремительные прыжки на значительные расстояния, не оставляющие шансов захваченной врасплох жертве, спрыгивать с относительно больших высот без вреда для здоровья и запрыгивать на них же, а также перетаскивать туши, в два-три раза превосходящие их собственный вес, но на относительно небольшие расстояния. Карсы также умело плавают, хотя не особо любят воду. Однако при этом они не отличаются повышенной выносливостью - при длительном преследовании жертвы карсы выдыхаются и вынуждены прекратить погоню, отправившись на поиски более легкой добычи. Как и большинство кошачьих, карсы ориентируются скорее на острое зрение и тонкий слух, чем на нюх.
Сезон размножения у карс, обитающих в северных землях, обычно приходится на конец зимы - начало весны, у тех же, что проживают в более южных районах спаривание возможно круглый год. Обычно карсы приносят не более одного помета за год. Беременность длится около 5 месяцев и заканчивается появлением на свет 3-4 котят, незрячих, беспомощных и полностью зависящих от матери на протяжении последующих нескольких недель. Котята остаются с родительницей около года, до 6-7 месяцев не отходя от нее ни на шаг, кроме отлучек ее на охоту, а после этого постепенно становятся все более самостоятельными.
Котят карса-мать растит сама - отец обычно покидает ее после нескольких дней, проведенных вместе. Как многие кошки карсы - одиночки, не терпящие чужаков своего вида на своей территории.
Живут карсы 25-30 лет. Естественными врагами их являются только медведи, другие крупные кошачьи и изредка волки, сбивающиеся в стаи в особо голодные сезоны.
Прим.: термин "карса" и ее общий образ взяты из книги "Идущие в ночь" Владимира Васильева и Анны Ли, весь остальной текст - фантазия автора.
У карс довольно крупное гибкое тело, покрытое золотисто-рыжей или желтоватой шерстью, переходящей в более светлую на нижней части туловища, длинный тяжелый хвост, округлые уши на относительно небольшой изящной голове, и глаза с радужной оболочкой желтого, янтарного, золотого или карего цветов. Зрачки у карс могут сужаться до характерной для кошачьих узкой вертикальной полоски, на свету становясь почти круглыми. Размеры карс достигают 150 - 190 см в длину, без учета хвоста, высота в холке 70-100 см., вес 110-175 кг. Самки обычно меньше, легче и изящнее самцов. Голос карсы - это пронзительный гневный крик, сердитое шипение, низкое мурлыканье и редкий раскатистый рык.
Карса ведет в основном ночной образ жизни, предпочитая проводить дни в логове, и выходя на охоту с наступлением сумерек. Охотится на среднюю и крупную дичь - оленей, кабанов, зайцев, крупную птицу. Благодаря необычайной ловкости, карсы способны взбираться на деревья и горные склоны, а будто стальные мышцы дают им возможность совершать стремительные прыжки на значительные расстояния, не оставляющие шансов захваченной врасплох жертве, спрыгивать с относительно больших высот без вреда для здоровья и запрыгивать на них же, а также перетаскивать туши, в два-три раза превосходящие их собственный вес, но на относительно небольшие расстояния. Карсы также умело плавают, хотя не особо любят воду. Однако при этом они не отличаются повышенной выносливостью - при длительном преследовании жертвы карсы выдыхаются и вынуждены прекратить погоню, отправившись на поиски более легкой добычи. Как и большинство кошачьих, карсы ориентируются скорее на острое зрение и тонкий слух, чем на нюх.
Сезон размножения у карс, обитающих в северных землях, обычно приходится на конец зимы - начало весны, у тех же, что проживают в более южных районах спаривание возможно круглый год. Обычно карсы приносят не более одного помета за год. Беременность длится около 5 месяцев и заканчивается появлением на свет 3-4 котят, незрячих, беспомощных и полностью зависящих от матери на протяжении последующих нескольких недель. Котята остаются с родительницей около года, до 6-7 месяцев не отходя от нее ни на шаг, кроме отлучек ее на охоту, а после этого постепенно становятся все более самостоятельными.
Котят карса-мать растит сама - отец обычно покидает ее после нескольких дней, проведенных вместе. Как многие кошки карсы - одиночки, не терпящие чужаков своего вида на своей территории.
Живут карсы 25-30 лет. Естественными врагами их являются только медведи, другие крупные кошачьи и изредка волки, сбивающиеся в стаи в особо голодные сезоны.
Прим.: термин "карса" и ее общий образ взяты из книги "Идущие в ночь" Владимира Васильева и Анны Ли, весь остальной текст - фантазия автора.
суббота, 04 апреля 2009
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
Кира в мире X-men 
вторник, 24 марта 2009
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
Надоела слякоть, холод, сырость и та мерзопакость, которая сыпется с неба на голову - хочу в апрель. В мягкий, теплый, игривый, ласковый апрель с чистым небом, щекотным солнцем и прохладным игривым ветерком, где воздух уже теплый и свежий. Вот туда хочу, а не здесь. Пустите!
пятница, 20 марта 2009
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
"'Cause it's a long long way to paradise. And I'm still on my own."(с)
четверг, 19 марта 2009
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
Сегодня в особняке особо тихо и пустынно. Уставший за день ветер лениво перебирает ветви под окном, шелестит сухой листвой, оставшейся с последнего листопада в длинных узких коридорах. Где-то на чердаке тоскливо поскрипывают цепи - старые, проржавевшие насквозь игрушки прежнего владельца. На столе подсыхает допитая чашка чая, пылится недочитанная книга. Тишина наплывает из холла волнами, подталкиваемая мерным тиканьем часов.
Я отрешенно смотрю за окно, где в тяжелом бархате предполуночи призраками светятся бледные розетки жимолости. Занавески колеблются, впуская скудными порциями необычайно сладкий ночной воздух. Летняя ночь пахнет одуряюще, пьяняще.
Вот ветру надоело играть, а может его сменил более агрессивный северный брат - теперь он уныло бъется в стекло, трагически подвывает, скулит.
Я резко повожу плечами, стряхивая с себя это оцепенение, стремительно поднимаюсь и выхожу.
Прочь из дома, прочь из сада, туда, в распахнутую душу ночного города, пульсирующего, трепетного, бесстыдного.
Сегодня я не буду ни волком, ни кошкой. Сегодня я новый зверь, дивный зверь. Сегодня я буду охотиться на тебя, Ночь.
Я отрешенно смотрю за окно, где в тяжелом бархате предполуночи призраками светятся бледные розетки жимолости. Занавески колеблются, впуская скудными порциями необычайно сладкий ночной воздух. Летняя ночь пахнет одуряюще, пьяняще.
Вот ветру надоело играть, а может его сменил более агрессивный северный брат - теперь он уныло бъется в стекло, трагически подвывает, скулит.
Я резко повожу плечами, стряхивая с себя это оцепенение, стремительно поднимаюсь и выхожу.
Прочь из дома, прочь из сада, туда, в распахнутую душу ночного города, пульсирующего, трепетного, бесстыдного.
Сегодня я не буду ни волком, ни кошкой. Сегодня я новый зверь, дивный зверь. Сегодня я буду охотиться на тебя, Ночь.
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
Каменное крошево захрустело под моими ногами, едва я ступила на разбитые плиты парковой дорожки. Пообтрепанные временем и непогодой гриффоны слепо смотрели поверх моей головы, демонстративно впиваясь в края мраморных постаментов все еще внушительными серпами когтей. Где-то стрекотали цикады, бэк-вокал выводили лягушки в пруду и надсадно зудели над ухом комары, внося диссонанс в умиротворяющую симфонию ночи.
Я неспеша двинулась вглубь парка. Причудливые статуи тут и там выделялись размытым белеющим пятном на темном фоне растительности. Игривые грации, утонченные музы, веселые сатиры с навек застывшими у резных губ каменными флейтами. Грозные кентавры, буйствующие единороги. В этом доме некогда не скупились на выдумки.
Я забрела на дугой изогнутый мостик, переводящий на другую сторону небольшого, но глубокого ручья - ажурные перила сплошь увил темно-зеленый плющ. Ночной воздух пьянил смешанным ароматом роз и лилий - что одни, что другие давно сменили благовоспитанный ухоженный экстеръер на привольный хаос дикорастущего цветника. Пришлось потрудиться, прежде чем из сухой омертвевшей поросли произошло хотя-бы такое. Да и впрочем, меня устроит.
Я подошла к перилам и облокотилась о прохладный парапет, раздвинув глянцевые сердечки плюща. В ручье, звеневшем у ног, задумчиво плескался молочный отсвет. Я подняла голову - луна плыла в небесах, ничуть не стесняясь своей полнотелой наготы, даже не удосужась прикрыть ее прозрачными облачками, тут и там скупо размазанными по бархату синевы. Полнолуние. Око Ликейос. Лучшее время для гадания и колдовства, для поисков и путешествий меж мирами. Кульминация власти богини ночи...
Рядом что-то зашуршало и черная тень, мелькнув на грани видимости, запрыгнула на перила рядом со мной, умостившись и нахально свесив хвост.
- Поохотилась?
Полночь осияла меня сапфировыми очами и глухо мяукнула - разжимать зубы она не решилась из-за сжимаемой в них дохлой мыши.
- Чудесно. - Фыркнула я. - Решила разделить со мной скупую трапезу?
Кошка презрительно покосилась на меня, переступив лапами, но не дерзая выпускать поздний ужин из цепкой хватки. Поделиться промыслом она решилась бы только у одра умирающей от голода хозяйки, и то не сразу, а подождав для верности пока отощавшее тело окончательно остынет.
Передернув плечами и подавив невольную дрожь, я с негодованием фыркнула на загулявшую бесстыдницу:
- Вот и скачи отсюда со своей удавленницей! Еще чего - мышей она у меня под носом будет жевать...-Все еще ворчала я, пока негодующий хвост-трубой удалялся от меня бодрыми скачками, обещая всем своим ропчущим видом неумолимые и неизбежные кары на голову дерзнувшей повысить голос на его обладательницу хозяйки.
Я тихонько вздохнула и отвернулась обратно к ручью.
Луна неспешно полоскала косы в кристальных водах. По другую сторону дорожки у стен воздушной стрельчатой беседки раскинулись заросли лилий.
Налетевший ниоткуда ночной ветерок трепетно скользнул по коже, коснулся губ, заиграл в волосах. Воды ручья подо мной выводили безостановочный хрустальный перезвон, в котором слышалось отдаленное эхо смеха русалок...Глаза закрылись сами собою, и мне совсем не хотелось их удерживать.
Где-то за спиной бесшумными шлепками слышались прыжки скорее для забавы уже мышкующей кошки. Переливчато выводили редкую трель недреманные птахи в фруктовом саду позади дома. Воздух вливался в легкие сам - обманчиво тихой, хмельной струйкой. Прошла не одна минута, прежде чем я заметила, что моя грудь давно перестала вздыматься, распахнувшись во всю ширь навстречу этой ночной истоме.
Немигая смотрели куда-то вдаль застывшие в изящных позах мраморные наяды. Ртутными каплями мелькали в ручье редкие рыбехи, скатываясь в круглый осоковый пруд.
Остервенело, бешено, сумасшедше пахли лилии...
Я неспеша двинулась вглубь парка. Причудливые статуи тут и там выделялись размытым белеющим пятном на темном фоне растительности. Игривые грации, утонченные музы, веселые сатиры с навек застывшими у резных губ каменными флейтами. Грозные кентавры, буйствующие единороги. В этом доме некогда не скупились на выдумки.
Я забрела на дугой изогнутый мостик, переводящий на другую сторону небольшого, но глубокого ручья - ажурные перила сплошь увил темно-зеленый плющ. Ночной воздух пьянил смешанным ароматом роз и лилий - что одни, что другие давно сменили благовоспитанный ухоженный экстеръер на привольный хаос дикорастущего цветника. Пришлось потрудиться, прежде чем из сухой омертвевшей поросли произошло хотя-бы такое. Да и впрочем, меня устроит.
Я подошла к перилам и облокотилась о прохладный парапет, раздвинув глянцевые сердечки плюща. В ручье, звеневшем у ног, задумчиво плескался молочный отсвет. Я подняла голову - луна плыла в небесах, ничуть не стесняясь своей полнотелой наготы, даже не удосужась прикрыть ее прозрачными облачками, тут и там скупо размазанными по бархату синевы. Полнолуние. Око Ликейос. Лучшее время для гадания и колдовства, для поисков и путешествий меж мирами. Кульминация власти богини ночи...
Рядом что-то зашуршало и черная тень, мелькнув на грани видимости, запрыгнула на перила рядом со мной, умостившись и нахально свесив хвост.
- Поохотилась?
Полночь осияла меня сапфировыми очами и глухо мяукнула - разжимать зубы она не решилась из-за сжимаемой в них дохлой мыши.
- Чудесно. - Фыркнула я. - Решила разделить со мной скупую трапезу?
Кошка презрительно покосилась на меня, переступив лапами, но не дерзая выпускать поздний ужин из цепкой хватки. Поделиться промыслом она решилась бы только у одра умирающей от голода хозяйки, и то не сразу, а подождав для верности пока отощавшее тело окончательно остынет.
Передернув плечами и подавив невольную дрожь, я с негодованием фыркнула на загулявшую бесстыдницу:
- Вот и скачи отсюда со своей удавленницей! Еще чего - мышей она у меня под носом будет жевать...-Все еще ворчала я, пока негодующий хвост-трубой удалялся от меня бодрыми скачками, обещая всем своим ропчущим видом неумолимые и неизбежные кары на голову дерзнувшей повысить голос на его обладательницу хозяйки.
Я тихонько вздохнула и отвернулась обратно к ручью.
Луна неспешно полоскала косы в кристальных водах. По другую сторону дорожки у стен воздушной стрельчатой беседки раскинулись заросли лилий.
Налетевший ниоткуда ночной ветерок трепетно скользнул по коже, коснулся губ, заиграл в волосах. Воды ручья подо мной выводили безостановочный хрустальный перезвон, в котором слышалось отдаленное эхо смеха русалок...Глаза закрылись сами собою, и мне совсем не хотелось их удерживать.
Где-то за спиной бесшумными шлепками слышались прыжки скорее для забавы уже мышкующей кошки. Переливчато выводили редкую трель недреманные птахи в фруктовом саду позади дома. Воздух вливался в легкие сам - обманчиво тихой, хмельной струйкой. Прошла не одна минута, прежде чем я заметила, что моя грудь давно перестала вздыматься, распахнувшись во всю ширь навстречу этой ночной истоме.
Немигая смотрели куда-то вдаль застывшие в изящных позах мраморные наяды. Ртутными каплями мелькали в ручье редкие рыбехи, скатываясь в круглый осоковый пруд.
Остервенело, бешено, сумасшедше пахли лилии...
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
Косые лучи прорезали воздух, отвесно спадая на присыпанную трухой траву и мое левое плечо. В этих лучах хаотично плясали пылинки. Внушительная стать особняка возвышалась перед нами, обещая с темнотой превратиться в мрачную громаду, вызывающую трепет и иррациональный страх одним своим видом. Отделяли ее от нас только кованные плетения ворот, ощерившиеся острыми пиками поверху - изрядно покосившиеся, но все еще неприступные.
- Ну, вот и дом. - Неуверенно произнесла я.
Полночь недоверчиво шевельнулась и тихонько фыркнула.
- Чуть-чуть подлатать, почистить... - Налетевший порыв ветра сотряс преграждающую путь конструкцию, и она разразилась скрипом и лязганьем на манер железных кандалов и цепей на руках узников в подземельях графа Цепеша.... - и будет как новая. - Под нос себе закончила я.
Полночь решительно завозилась, выкручиваясь.
- Сидеть! - Шикнула я, прижимая вырывающуюся кошку к боку - кто знал, какие сюрпризы приготовил бывший владелец непрошеным гостям. Рисковать противной, но все же своей живностью не хотелось.
Задумчиво прикусив губу, я уставилась на поместье, а оно в свою очередь на меня, пристально изучая слепыми глазницами выбитых окон.
Сумерки сгущались быстро - последний солнечный луч, поцеловав на прощание, скользнул за край земли, уступив место вполне еще прохладному вечеру. Ветер после заката осмелел - его цепкие когтистые лапки хватали уже довольно решительно, вызывая невольную дрожь и марш мурашек по телу.
Не век же нам здесь стоять, пора было действовать.
Решительно поправив шляпку и перехватив посподручней выскальзывающую кошку, я протянула ладонь к воротам и прошептала заклинание.
Створки, слегка помедлив для важности, скрипя и подрагивая разошлись, почти сразу увязнув в проросшей сквозь каменные плиты траве. За воротами маячили темные силуэты деревьев, обрамляющих прихотливый изгиб подъездной дороги.
- А на расходы они не скупились... - Пробормотала я, охватывая взглядом раскинувшийся по обеим сторонам аллеи парк с толстыми вековыми дубами и многоглавыми седыми вязами, уходящими в густое вечернее небо редкими кронами. Кое где среди темнеющих стволов угадывались очертания причудливых статуй, резных беседок и массивных скамей.
Полночь решительно рванулась, подтянулась на когтистых лапах и выпрыгнула прочь, оставив в моей руке ощущение скользящей по пальцам шерсти.
- Вернись, бестолочь! - Возопила я, но было поздно - треклятая самостоятельная живность уже преодолела границу ворот и очутилась посреди подъездной дороги. Я невольно сжалась, ожидая раскатов грома, вспышек огня или хотя-бы простенького охранного заклинания.
К моему удивлению, ничего не произошло. То ли беспечный владелец не посчитал нужным установить по периметру долговременную защиту, то ли слухи о его принадлежности к магическому миру были сильно преувеличены (наука мне - меньше слушать суеверных деревенщин).
- Тысячу блох на твою голову. - Прошипела я, отбросив ненужную уже осторожность и следуя за везучей кошкой мимо врат.
Разбитые плиты захрустели под ногами каменной крошкой. Тонкий черный хвост мелькнул где-то справа и исчез в кустах.
- Удачной охоты. - Проворчала я, следуя своим путем к молчаливо взирающему на меня фасаду поместья.
- Ну, вот и дом. - Неуверенно произнесла я.
Полночь недоверчиво шевельнулась и тихонько фыркнула.
- Чуть-чуть подлатать, почистить... - Налетевший порыв ветра сотряс преграждающую путь конструкцию, и она разразилась скрипом и лязганьем на манер железных кандалов и цепей на руках узников в подземельях графа Цепеша.... - и будет как новая. - Под нос себе закончила я.
Полночь решительно завозилась, выкручиваясь.
- Сидеть! - Шикнула я, прижимая вырывающуюся кошку к боку - кто знал, какие сюрпризы приготовил бывший владелец непрошеным гостям. Рисковать противной, но все же своей живностью не хотелось.
Задумчиво прикусив губу, я уставилась на поместье, а оно в свою очередь на меня, пристально изучая слепыми глазницами выбитых окон.
Сумерки сгущались быстро - последний солнечный луч, поцеловав на прощание, скользнул за край земли, уступив место вполне еще прохладному вечеру. Ветер после заката осмелел - его цепкие когтистые лапки хватали уже довольно решительно, вызывая невольную дрожь и марш мурашек по телу.
Не век же нам здесь стоять, пора было действовать.
Решительно поправив шляпку и перехватив посподручней выскальзывающую кошку, я протянула ладонь к воротам и прошептала заклинание.
Створки, слегка помедлив для важности, скрипя и подрагивая разошлись, почти сразу увязнув в проросшей сквозь каменные плиты траве. За воротами маячили темные силуэты деревьев, обрамляющих прихотливый изгиб подъездной дороги.
- А на расходы они не скупились... - Пробормотала я, охватывая взглядом раскинувшийся по обеим сторонам аллеи парк с толстыми вековыми дубами и многоглавыми седыми вязами, уходящими в густое вечернее небо редкими кронами. Кое где среди темнеющих стволов угадывались очертания причудливых статуй, резных беседок и массивных скамей.
Полночь решительно рванулась, подтянулась на когтистых лапах и выпрыгнула прочь, оставив в моей руке ощущение скользящей по пальцам шерсти.
- Вернись, бестолочь! - Возопила я, но было поздно - треклятая самостоятельная живность уже преодолела границу ворот и очутилась посреди подъездной дороги. Я невольно сжалась, ожидая раскатов грома, вспышек огня или хотя-бы простенького охранного заклинания.
К моему удивлению, ничего не произошло. То ли беспечный владелец не посчитал нужным установить по периметру долговременную защиту, то ли слухи о его принадлежности к магическому миру были сильно преувеличены (наука мне - меньше слушать суеверных деревенщин).
- Тысячу блох на твою голову. - Прошипела я, отбросив ненужную уже осторожность и следуя за везучей кошкой мимо врат.
Разбитые плиты захрустели под ногами каменной крошкой. Тонкий черный хвост мелькнул где-то справа и исчез в кустах.
- Удачной охоты. - Проворчала я, следуя своим путем к молчаливо взирающему на меня фасаду поместья.
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
Особняк "Старые Вязы", некогда был фамильной резиденцией относительно древнего и богатого рода Блэкхартов, детальных упоминаний о котором в архивах не сохранилось. Со временем семейство разорилась, а его почтенный глава сэр Джонатан Блэкхарт скончался, оставив поместье на попечение двух сыновей и их семей. Однако молодой и распутный Уорвик Блэкхарт не смог противостоять губительной страсти азартных игр и со временем был посажен в долговую яму, где и умер от чахотки спустя четыре месяца. Старший брат - Брэндон Блэкхарт был более ответственным и смышленым, однако военное дело, коему он решил посвятить жизнь, требовало его непрестанного отсутствия в родном поместье, из-за чего то постепенно приходило в негодность. Финальным аккордом стало самоубийство юной Вирджинии Блэкхарт - бездетной супруги Уорвика спустя шесть месяцев после его гибели. Говорили, что причиной тому стало неотвязное и нежелательное внимание пожилого и известного своей аморальностью лорда Майленхофа, доведшего своими притязаниями девушку до отчаяния. В последующие годы зародилось стойкое неимеющее корней поверье о призраках в стенах поместья - будто-де молодая вдова все еще бродит пустынными коридорами, рыдая и вопия о своей несчастной участи.
По другим же слухам в подвалах особняка обитает неведомое чудовище - результат темных магических экспериментов еще одного загадочного члена семейства - брата сэра Джонатана Кронагана Блэкхарта, увлекавшегося оккультными науками и алхимией.
Не меньшей чести в народной молве заслужил и родовой погост Блэкхартов, коему вменяли в вину чуть ли не гнездовье упырей и гулей (абсолютный нонсенс, ведь кладбище освящено).
История в большинстве своем умалчивает о дальнейших злоключениях семейства, компенсируя факты множеством невероятных слухов и вымыслов, приводя к одному и тому же финалу - вот уже более семидесяти лет поместье находится в запустении.
До недавних пор безлюдные коридоры, унылые холлы и бесконечные лестницы населяли лишь пыль, пауки, завывание ветра и шелест сухих листьев.
До того самого момента, как под крылом бесхозного особняка не поселился новый жилец.
В настоящий момент обитель и ее незваный постоялец все еще присматриваются друг к другу...
"I put a spell on you, and now you`re mine..."(c)
...Angels have the tender Wings...
